Премьера ожидается в феврале. Это интервью состоялось в его первый приезд, задолго до начала репетиций, когда режиссер специально приезжал в Калининград знакомиться с труппой. Поэтому мы не говорили об актерах, занятых в будущем спектакле, и — уж тем более — о чем будет спектакль.
— Пьеса Брехта для постановки в Калининградском театре драмы — ваш выбор или это было предложение театра?
— Предложение театра. Более того, как ни странно, мне иногда даже легче, когда театр предлагает название. И чем это название сложнее – и, может быть, даже по отношению к нему есть некоторое отторжение, — тем интереснее получается результат. В данном случае не говорю, что есть отторжение, но это для меня первая встреча с Брехтом, с его эстетикой, и могу сказать, что сам процесс знакомства с автором, работы над пьесой довольно сложный. Например, с Антоном Павловичем Чеховым мы давно знакомы, не помню точно, шесть или семь спектаклей я поставил, там уже знаю, о чем говорить, что и как ставить. А здесь будет очень сложный процесс. Хорошо, что мы уже несколько раз встречались с художником, у нас все время что-то меняется, мы ищем, ищем. Это интересно, когда сложно, когда не знаешь, что будет в результате.
— А как знакомились с актерами? Специально приезжали в Калининград, чтобы посмотреть актеров?
— Сначала мы познакомились с труппой летом, я видел два спектакля, когда театр был на гастролях в Москве. Затем с художником приезжали в Калининград специально, чтобы посмотреть и другие спектакли, площадку, сцену, потому что сцена сама подсказывает многие вещи. Это было вторым знакомством — уже и с театром, и с труппой, и с городом. Правда, с городом у меня не знакомство, а скорее — воспоминание о детстве, потому что я здесь в 1974-75 годах бывал. Здесь проходили съемки фильма, в котором я участвовал, а сейчас интересно вспомнить. Все очень изменилось, конечно же.
— Как проходило распределение ролей?
— Распределение ролей полностью предлагал я — по результатам анализа тех спектаклей, которые видел. А с дирекцией театра потом решали, как распределение расходится с другими спектаклями, которые будут репетироваться в параллель.
— Вы человек сомневающийся в своем творчестве?
— Конечно. Но я этого не показываю артистам. Когда идет процесс, я делаю вид, что во всем уверен, а на премьере мне становится страшно. Думаешь, вроде все так хорошо было, так хорошо репетировали, а тут сейчас как начнется… и как увидит все это зритель. Ведь на премьере спектакль уже начинает жить своей жизнью. Где-то на пятый или шестой спектакль он может вообще сильно отличаться, но это уже законы театра: спектакль переходит в руки артистов, многие акценты меняются, даже может вообще все поменяться. Это право артистов, я отношусь к этому спокойно.
— Для каждого актера встреча с новым режиссером — это школа мастерства. А вам как режиссеру что дает встреча с новыми актерами, работа в другом театре?
— В первую очередь — опыт. Каждый театр, как монастырь: свой устав, свои приоритеты, свои манеры. Все время приходить со своими привычками и пытаться ломать устои — это дело не благодарное, все это я закончил еще в молодости, понял, что это путь в никуда. Мне наоборот интересно посмотреть, что люди предлагают, как у них что-то другое происходит. По большому счету это стресс, конечно, когда ты приезжаешь в новый коллектив и вообще никого не знаешь. Ты актеров видел только на сцене, а как они поведут себя на репетиции и что будут вытворять в твоем спектакле — этого же никто не знает. Но иногда хорошо так вот просыпаться. Я довольно часто езжу в Казахстан, в Павлодар, там я уже всех в театре знаю, кто и что может. Хотя иногда тоже бывают какие-то ошибки при распределении. А когда совсем все новое… Вот поэтому мы и приезжаем несколько раз, чтобы походить по театру, привыкнуть, чтобы люди к нам привыкли и не пугались.
— Для одних режиссеров очень важно, чтобы на репетиции была дружеская атмосфера, другие считают, что никаких дружеских отношений с актерами, с которыми они работают на спектакле, быть не должно. Для вас важны дружеские отношения с актерами или нет?
— Как правило, дружеские отношения, конечно, мешают. Лучше быть друзьями во время репетиции, а когда репетиция закончилась, без дальнейших личных… У артистов жизнь такая, к сожалению, — им сегодня надо с одним режиссером быть ласковым, а завтра с другим. И вот чтобы не ревновать их потом, лучше быть в хороших отношениях, не дальше. При нашем таком советском, российском менталитете это мешает.
— А вы показываете актерам на репетициях, как надо сыграть тот или иной эпизод?
— Всегда по-разному. Для меня высший пилотаж — себя имею ввиду, — когда я ни разу не вышел на сцену и ничего не показал. Когда все время показываешь — есть свои плюсы и минусы. Иногда показываю, если сам не знаю, как что-то сделать, мне нужно это на себе проверить. Ведь у меня остались какие-то актерские остатки памяти.
— Как-то слышала фразу: «Хороший режиссер тот, которого не видно на сцене». Вы согласны с этим?
— Вы удивитесь, но да. Наверно, это из прошлой актерской жизни. Считаю, если в театре смотрят не на актера, а на режиссера, это уже какая-то другая театральная область. Все-таки театр — это, прежде всего, искусство артиста. Я все-таки из системы Станиславского, где актер – это творец. Мне не интересно смотреть спектакли, где актеры меня не трогают. Потому что все режиссерские изыски и схемы я могу просчитать, могу их придумать, а вот научить артиста… Он вдруг схватил зал — и как он это делает, я не могу понять, и это гораздо интереснее. Тем более, как режиссер я знаю, что все- равно свое возьму. Ничего страшного, что говорят: «Какой прекрасный актер!» — а обо мне никто слова не скажет. Я к этому очень спокойно отношусь.
Однажды было забавно. Много лет назад с Владимиром Павлюком мы ставили в Павлодаре спектакль по пьесе Э.Радзинского «Я стою у ресторана». Это моноспектакль, играет одна актриса. Мы довольно долго его ставили, потом спектакль был очень хорошо принят публикой и все статьи были про актрису Тарасову, как она хорошо играла. И у нее хватило такого актерского, женского ума — она после спектаклей всегда приходила и приносила мне цветы: «Вот, принесла, как кошка мышку, потому что понимаю, для кого они». Я вроде бы кокетничал: «Ну, что вы, что вы», — но в принципе — вложено было много. Когда вкладываешь в хорошую почву — все вырастет в таком виде, который ты даже не можешь изначально предположить. Наша школа душевная. Для меня главное, чтобы я либо плакал, либо смеялся. А вот ребусы решать, что тем или этим постановщики хотели сказать, — меня это не трогает.
— Есть актеры, которые говорят «Мечтаю сняться в кино у такого-то режиссера, сыграть в спектакле у этого режиссера». А у режиссеров такое бывает – по отношению к актерам?
— Я не задумывался, честно говоря, но думаю, такое есть. У меня повода не было задуматься. Ну, вот смотрю я, какой шикарный артист, а сотрудничать с ним желания не возникает, потому что сразу мысль: а зачем я ему нужен? Я ему не нужен, он настолько хорош — что я ему скажу? Пойди справа налево, слева направо? Он и без меня так сходит.
— Бывает, режиссер в своем репертуарном театре работает только с одним актером или актрисой, назначая их на главные роли. В вашей практике такое есть?
— Нет, я стараюсь всегда подбирать такую комбинацию, чтобы актеры максимально подходили под те образы, которые есть в пьесе. Нельзя ставить по принципу: мне с ней легко работать, поэтому я ее сделаю главной героиней. В одном спектакле может быть главной, в другом — вообще не участвовать. Лучше роль маленькая, но чтобы она на тебя ложилась, чтобы ты на ней не ломался, не надо губить артиста. Прежде всего — от персонажей зависит, хотя персонажи иногда подгоняются под артистов, с которыми ты чаще работаешь.
— Вам актерская профессия помогает в работе режиссера?
— Конечно, когда какие-то вещи не знаю, через себя это проживаю, на несколько секунд в эту шкуру перехожу. Хотя тут тоже палка о двух концах. Мой знакомый — директор театра в Сибири, он сейчас там и режиссер, — пришел однажды на мой спектакль и говорит: «Какой хороший спектакль, главное, я сразу вижу, что это твой спектакль». Я спрашиваю: «Почему?» Он отвечает «Я вижу, кому и что ты показал, вижу тебя в каждом персонаже». Для меня тогда это был не комплимент, я же ведь наоборот хотел, чтобы актеры посмотрели, но сами в результате пошли куда-то совсем в другую сторону. А они взяли и меня обманули, просто скопировали какие-то вещи.
— Вы утешаете актеров, когда у них не все получается? Ведь не каждая репетиция проходит успешно — как у актера, так и у режиссера. Мне некоторые режиссеры признавались, что иногда они с ужасом открывали дверь в репетиционный зал, потому что не знали, что и как будут делать сегодня с актерами…
— У актера еще хуже. Я строг, конечно, но не стараюсь таким быть. Вспоминаю, как сам начинал — застольный период, потом репетиции, — учитывая, что я был очень ленивый артист. Потом, правда, стал хорошим, а сначала был совсем плохим. Я действую потихонечку, не сразу, не так, чтобы наброситься на людей и их жизнь отравить. Это очень сложный процесс. Причем, ты не знаешь, когда произойдет такое вот приключение и все эти седые волосы и слезы, которые остались у тебя на подушке, — они вдруг здесь расцветут. Никто этого не знает. Бывает, не расцветают, а бывает, что вдруг начинает соединяться то, что казалось несоединимым.
Беседовала Татьяна Понаморенко.